От лица вашего персонажа, написанный на нашем проекте, под спойлер!

https://ficbook.net/readfic/3844197

— Мисс Дэнверс! Прекрасно выглядите!
— Я не нуждаюсь в комплиментах от вас.
— Чем же я заслужил такую немилость?
— Серьезно? Давайте подумаем: вы преследуете мою сестру, порочите ее имя в глазах горожан и всячески мешаете спасать их от настоящих преступников. О, и я совсем забыла о ваших подпольных экспериментах, из-за которых уже погибли невинные люди. Мне действительно необходимо было перечислять очевидные вещи?
— Нет. Но ни одна тема не вызывает у вас такого живого интереса, как обсуждение моих злодеяний.
— Ошибаетесь, есть тема поинтересней. Супергёрл. По вашим словам, у вас есть важная информация о ней. Именно поэтому я здесь.
— Я солгал. В свое оправдание скажу, что иначе вас было не выманить из вашего "секретного" бункера.
— В таком случае, я ухожу.
— Нет, не уходите.
— Почему это?
— Потому что я знаю настоящее имя Супергерл. И если вы хотите, чтобы я держал его в секрете, придется играть по моим правилам.
— Долго вы еще будете разыгрывать эту карту?
— Пока не найду другую.

говорят, что после таких событий начинается то ли блюз, то ли суицид,
то есть ты с полным чувством и совершенной отдачей должен познать - где у тебя болит.
что у тебя болит.
зачем у тебя болит [ц.]

   К этому просто нужно было привыкнуть. Так думала Кларк, морщась и пряча глаза от назойливого лучика света, что проникал сквозь плохо задернутый полог ее палатки. На ковчеге такого и в помине быть не могло. Это просто нужно было осознать. Не вздрагивать от каждого шороха, что был слышен где-то за пределами. Пытаясь провалиться в долгожданный и спасительный сон, желательно без сновидений. Но, все еще вскакивая посередине ночи от очередного крика или смеха, проклиная загулявшего подростка, или просто тревожного сна, девушка не могла осознать, где находится. Просто не узнавала своей одиночной камеры, в которой, по факту, никогда не была одна. С ней всегда были мысли и голоса, что прятались где-то по углам, дожидаясь своего законного времени суток – ночи. Когда девушка не могла уснуть, ворочаясь на неудобной кровати с бока на бок, подложив под голову собственную руку.  А потом, захлебываясь этим отчаяньем, паникой и всепоглощающим ужасом, куталась в накинутую сверху куртку, приходила в себя. Дышала равномерно, напевая себе под нос знакомый мотив песенки, чьи слова давно стерлись из памяти. Пыталась успокоить нервно бьющееся сердце, готовое вывернуть грудную клетку и вспоминала. Вспоминала, что на Земле не так уж плохо и больше не приходится ждать очередного обхода, где охранник, смотря на тебя как на человека третьего сорта, грубо попросит встать к стене.
   Где, если встать пораньше, можно наблюдать, как солнечный диск поднимается из-за деревьев, освещая все вокруг. Ровно столько, сколько может ухватить взор и дальше, в бескрайние дали. Определенно к этому можно было слишком быстро привыкнуть. К хорошему всегда привыкаешь быстро. Стоять во влажной от росы траве, чувствуя, как намокают ноги, но совершенно не печалиться, лишь дышать полной грудью, медленно и глубоко, чувствуя, как каждая клеточка наполняется живительным кислородом, до краев. Дышать до головокружения. Пожалуй, блондинка не раз, украдкой, заставала своих соплеменников за этим делом. Когда они просто замерши разглядывали очередную ветку дерева, травинку или причудливый листок. В такие моменты, Кларк, все чаще ловила себя на мысли, что сотня, сброшенная на землю, в первую очередь, дети, не видевшие ничего кроме железных стен Ковчега, где-то нищеты и разбоя, а потом и одиноких холодных камер, и осознания, что они навсегда утеряны для общества. Ведь не зря в последний год , каждую казнь производили спустя пару часов, после пересмотра дела. Им просто не давали второго шанса.
   Впрочем, даже наличие или отсутствие этого самого, второго, шанса, было чем-то незначительным здесь, на Земле. Где утро встречало ребят попытками отогреться, сидя в кругу около костра, забывая вчерашние распри ровно до того момента, когда приходилось начинать что-то делать.  Гриффин же ловила себя на мысли, что так продолжаться не может. Непривыкшие спать на холодной Земле, и в полевых условиях, ребята могли быстро подхватить банальную простуду, от которой у них, естественно не было лекарств. Кларк в очередной раз проклинала каждого члена Совета и всех вместе, не стесняясь выражений, когда приходилось греть озябшие руки о пламя костра, что обжигало кончики пальцев. Ковчег не позаботился о том, чтобы дать с собой, идущим на верную смерть, детям, что-то большее, чем старый челнок столетней давности с испорченной системой связи, на котором они, собственно, прилетели.
   На самом деле ее об этом никто не просит. От слова совсем. Ее вообще тут не особо жалуют. Но неприятное чувство ответственности за этих ребят  сворачивается в тугой узел, где-то  внутри вызывая нервную дрожь по всему телу. В голове крутятся  противные мысли, что она тут даже не самая старшая, но в очередной раз, краем уха слушая «вдохновляющую» речь Беллами, она соглашается сама с собой, что, похоже, самая ответственная и рациональная. Понимающая. Что в итоге им придется что-то делать ради своего выживания, а не просто следовать заражающему чувству свободы. Читая между строк - вседозволенности. Девушка обреченно качает головой, плотно сжимая губы, в попытке удержать себя от порыва грубо оборвать самопровозглашенного лидера, и с улыбкой подает какой-то девушке стакан с теплой водой, единственное, что сейчас может предложить промерзшей до костей особе, Гриффин. За что себя тихо ненавидит.
   Она в очередной раз думает о том, что земляне выживали тут не один год и даже не одно десятилетие, справляясь со всеми болезнями знакомыми и незнакомыми когда-то человечеству. Кларк непроизвольно подкидывает ветки в разгоревшийся костер, откидывая с лица светлую прядь, принимая простое для себя решение. Завтра на рассвете отправиться за теми водорослями, что удалось извлечь из той каменистой речушки в нескольких часах ходьбы от лагеря. По крайней мере – это, пока, единственное известное лекарство, на этой Земле.

Утро наступает слишком быстро.

   Если бы у нее спросили: почему именно Октавия? Гриффин бы на мгновение растерялась, осматривая их небольшой лагерь в поисках знакомого силуэта девчонки с копной каштановых волос, как будто это помогло бы ответить на поставленный вопрос. От Октавии за несколько метров веяло азартом и жаждой приключений, желанием быть полезной, хотя, сама девушка вряд ли бы себе в этом призналась. Кларк же пожав хрупкими плечами ответила бы просто: а почему не она? И никто бы не смел упрекнуть девушку в дурном тоне, и том, что отвечать вопросом на вопрос не культурно. Просто потому, что никому не было бы до этого дела.
Но если бы Гриффин всерьез  задумалась над этим вопросом, почему же в спутниках на сегодня младшая Блейк? Закусывая щеку изнутри и хмурясь, пытаясь понять свои мотивы, возможно, пришло бы осознание, что с Октавией не нужно говорить по душам. Не то, чтобы Гриффин не любила подобных разговоров, просто девушке было искренне наплевать, за что же умницу, красавицу и просто дочь члена совета отправили на Землю умирать. Младшая Блейк по умолчанию не переносила правильную Гриффин, по крайней мере именно так думала последняя. И уж точно Октавия не была Финном, который всеми силами пытался вытянуть из девушки всю возможную информацию. А вот для чего? Гриффин старалась не задумываться о подобном, отвечая все чаще сухо и односложно, борясь с желанием бросить грубое, что это не его не касается.
   И уж точно Октавия не была сыном канцлера, что скрылся в своей палатке еще в момент, когда Кларк начала свои сборы. Прихрамывая на одну ногу и опустив плечи, после очередного, довольно грубого, отказа самой девушки от его помощи. Она в ней не нуждалась, тем более его. Уэллс и без того одним своим видом бредил еле затянувшиеся душевные раны, а подвергать себя очередной многочасовой пытке, Гриффин не имела никакого желания, по сему Октавия была идеальным спутником, при этом умудрялась не раздражать как ее старший брат, и, если хотела, была вполне милой девушкой, с которой было приятно молчать. Чаще всего молчать.
- Шевелись Октавия, иначе уйду без тебя, - ее голос резкий, немного хриплый, еще не отошедший  после сна, совершенно незнакомый. Точнее, неузнаваемый, даже самой девушкой. В ее голосе переливами плохо скрытое недовольство и тон, не терпящий никаких возражений. Кто-то мог бы сказать, что Кларк буквально жаждет грубости в ответ, если бы саму девушку это  хоть чуть-чуть волновало.  Ее и так здесь не особо жалуют, поэтому, какая разница? В планах Кларк нет пункта - дождаться задержавшуюся сзади Октавию. Возможно потому, что там просто не вписано имя Октавии вовсе? Гриффин перехватывает удобней шлейку походного рюкзака, в который, самолично, уложила карту и веревку, а еще флягу с водой, что стащила из общей кучи, под неодобрительный взгляд какого-то паренька. Втягивая через нос влажный лесной воздух, что пропах сырой листвой и хвоей, она переступает очередной корень и  направляется все дальше в чащу. У Гриффин всего одно правило, кому нужно – тот догонит. У нее в целях на сегодня вернуться в лагерь с чем-то полезным. Уже нет никаких сил смотреть на потерянные взгляды ребят, что те пытаются скрыть.

Мяч отклонился на дюйм влево, и вот он уже со свистом пролетает мимо ворот, ударившись о железную конструкцию. Я отвлекаюсь от рассматривания себя в миниатюрное зеркальце, с шумом его захлопываю, так, что одна сторона ударяется об другую, противно лязгая, и выказываю этим полное неудовольствие. Иронично приподнимаю правую бровь, когда Джексон бросает на меня виноватый взгляд, а сама всем своим видом будто говорю «Я же говорила тебе, я говорила!». Он облажался уже второй раз на этой неделе, и это было на него непохоже. Когда мы начали встречаться, он уже успел прослыть лучшим капитаном команды за всю историю школы; хорошо держал удар, быстро бегал, привлекал внимание преданных фанаток своей белозубой улыбкой... Порой было тяжело удерживать его подле себя, ведь вокруг столько соблазнов: все эти раскрашенные девицы с глубокими вырезами, юбками, еле-еле натянутыми на пятую точку, наиграно томными взглядами и приторно-сладкими голосами кого угодно могли сбить с праведного пути. И Джексон наверняка уже давно бы соблазнился на одну из таких вульгарных барышень, если бы не моё дьявольское терпение вкупе с ангельским очарованием. Они не дали бы ему того, чем постоянно обеспечивала его я. В любой ситуации он чувствовал себя победителем рядом со мной. Думаете, я не умела играть в боулинг? Да в десятилетнем возрасте я собирала все призы, когда наш местный центр проводил соревнования! То же касалось и всех остальных вещей. Я позволяла себе быть капризной куклой, чтобы не разрушать тот образ, который я сама себе создала, но совсем немного, а потом снова и снова притворялась слабой, хрупкой глупышкой, которую нужно только обнять и прошептать на ушко: «Ну ничего, сладкая, в следующий раз у тебя обязательно получится».
— В следующий раз у тебя обязательно получится. — повторяю я, как мантру, положив руку на плечо Джексона. Его футболка мокрая от пота, дыхание прерывистое, зрачки расширены. Он зол: на самого себя, на всех окружающих, на мир — чёрт его знает, но меня он не трогает. Не пытается даже смахнуть мою руку со своего плеча, а напротив, отозвался на мою фразу и коротко кивнул в ответ. Тренер объявляет пятнадцатиминутный перерыв; за один уже голос я его ненавижу. Скрипучий, резкий, он похож не на голос спортивного человека, который долгие годы своей жизни провёл в укреплении своего здоровья и закалке духа, а больше смахивает на бас старика, заточённого в дом для пожилых, куда рано или поздно отправляются все брошенные бабушки и дедушки. Вспоминаю Лоррейн, отвожу взгляд, чтобы Джексон не видел, как потух огонёк в моих ведьминских зелёных глазах, и снова смотрю на него.
Люблю ли я его? Любила ли когда-нибудь? Я бы бросила его, будь у меня такая возможность, но это испортит мне репутацию и нарушит имидж преданной куколки, везде и всюду следующей за своим королём. Я отчаянно хочу стать самостоятельной, независимой, чтобы окружающие, слыша моё имя, не переспрашивали: «Эта та, которая с Джексоном Уиттмором?». Ненавижу. Я бы расцарапала бы им лица своими аккуратными, ухоженными ноготками, если бы не была королевой; а королевам можно только принимать комплименты, улыбаться и любить их короля.
Едва заслышав свисток, Джексон, как и вся команда, снова бежит на поле; я замечаю, что он слегка хромает на левую ногу. Снова сажусь на скамью для болельщиков, подбираю под себя ноги, встречаюсь взглядом с какой-то фанаткой, расплывшейся в глупой улыбке, стоило ей только взглянуть на задницу моего парня. Она похожа на шарпея, так что я не стану принимать каких-либо мер: у бедняжки нет ни малейшего шанса. За годы, проведённые рядом с Джексоном, я досконально успела изучить все его привычки и пристрастия; среди девушек он выбирал блондинок или рыжих с размером груди от второго и больше.
Мяч снова летит мимо ворот, и я отворачиваюсь, чтобы не видеть, как Джексон будет бесноваться. Ухожу со стадиона, в последний момент меняю решение и направляюсь прямиком в раздевалку. Мимо меня снуют толпы разгорячённых, потных парней, которые провожают меня лестными взглядами; я же, уткнувшись в телефон, делаю вид, что не замечаю их. Останавливаюсь у стенки, прислоняюсь к ней и преданно жду своего парня, короля школы и самого главного её красавчика. Чёрт бы побрал тот день, когда я решила связать свою жизнь с ним; тогда это казалось мне правильным. Мол, у каждой королевы должен быть свой король. Джексон здорово помог поднять мне планку собственной популярности, ведь, надо признать, без него я вряд ли смогла бы выползти на такой уровень. А сейчас он мне попросту надоел, и я хотела избавиться от него, как дети избавляются от своих старых игрушек.
Слышу чей-то голос позади, рефлекторно вздрагиваю. Оборачиваюсь и вижу кудрявого паренька, лицо которого мне совершенно незнакомо. Напрягаю память, но тщетно: его я точно раньше никогда не видела. Ну или... не хотела видеть, что более вероятно.
— Ты ошибся девушкой, сладкий. Твоя ждёт тебя снаружи. — пытаюсь избавиться от него как можно скорее, пока не пришёл Джексон: второй удар за сегодня он вряд ли переживёт.

Волны беспокойно бьются о борт корабля, вызывая новые раздумья. Эмма уже около часа неподвижно глядит в потолок и просит, чтобы секунды не тянулись минутами. Ей нужно спасти своего единственного сына, который в очередной раз оказался в беде по её милости. За Генри всегда нужно было присматривать, потому что он, в какой-то степени, самый лакомый кусок для злодеев. Человек, с помощью которого всегда можно повлиять на исход событий, ведь он важен каждому. В голове Свон опять баталии, в духе: "а что, если бы я никогда не бросала его". Оставить Генри - самая большая её ошибка, за которую ей никогда не расплатиться, и она благодарна Реджине, той самой любящей матери, которой не стала для маленького Миллса Эмма. Свон колотит, от чего она переворачивается на бок и крутит в пальцах свой кулон с аккуратно выгравированным лебедем. Всего лишь безделушка, зато успокаивает нервы. Она прикрывает веки, в надежде, что всё-таки сможет заснуть. Сон для неё необходим как лекарство. Эмма и так слишком долго не смыкала глаз, а сейчас, когда они в относительной безопасности, можно было позволить себе немного отдыха. Она фыркает и отбрасывает в сторону холодное одеяло. Садится на кровать и покачивается из стороны в сторону, вслушиваясь в шум волн. Она не может успокоиться, а сердце вот-вот вырвется из грудной клетки. Она понимает, что им нужно время, чтобы добраться до острова; понимает, что неожиданно и внезапно появиться в обители Питера Пэна у них не получится. Хотя, если надо будет, Эмма схватит свой меч и из последних сил будет вырывать Генри у потерянных мальчиков. Она никогда бы не подумала, что сказка о Нетландии, в которой мечтал побывать чуть ли не каждый ребёнок, в реальности окажется такой жестокой. Так же она никогда не представляла капитана Крюка высоким брюнетом с короткой стрижкой, ведь в её понимании  у него, как минимум, должна быть химическая завивка, подведенные карандашом глаза, тоненькие усы и крокодил, который отчаянно жаждет полакомиться капитаном корабля.
К слову, о Крюке. Эмма не ошиблась на его счёт и это ещё один плюс в копилку её волшебного дара. Она никогда не делала ложных предсказаний, вот и на этот раз хватило одного лишь взгляда. Взгляда и слов: "мы же понимаем друг друга". Достучаться до человеческого начала капитана было не так уж и просто, поэтому Эмма медленно подбирала к нему ключик, практически не осознавая того факта, что таким образом ищет способ повлиять на него. Ей так было проще общаться с людьми, даже в новом, обновлённом для неё, мире. Она знает каждого, видит насквозь, со всеми плюсами и минусами. В капитане она видела больше плюсов и возможно, не будь он настолько невыносимым, слегка эгоцентричным, они смогли бы подружиться.
У Крюка было то, что так необходимо Эмме. В какой раз. Она проклинала этого пирата и то, что связалась с ним когда-то, но он, в очередной раз, был её единственной надеждой. У него бесконечные запасы рома на корабле, ром - отличный заменитель снотворного. Ещё чуть- чуть и буйная Свон свалится под натиском собственных эмоций и усталости, но даже тогда не уснёт, а просто потеряет сознание. В любом бы другом случае она воспользовалась бы помощью Джека, хорошей такой помощью, чтобы отрубило на пару часов, а голова потом не раскалывалась так, будто по ней ударили кувалдой. Эмма брела по тёмным коридорам, изредка натыкаясь на дверные ручки. Пол скрипел под ногами, а нетерпеливая Свон умудрилась выйти из своих временных покоев босиком. Ей не привыкать к такому образу жизни, да и лицо её сейчас выражало крайнее негодование. Она бы заснула и на мостике, бросив под голову подушку и устремив свой взгляд в звездное небо, только мысли никак не давали ей покоя. И свежий воздух Эмму ничуть не отрезвил. Она двинулась дальше, прикоснулась рукой к штурвалу и пробежала по нему пальцами. Легко улыбнулась, когда лёгкий морской бриз растрепал ей волосы. Тут же представила, как маленькой воображала из себя пирата. Будь её воля, она сейчас бы вскочила на мостик, подняла бы свою команду оглушительным криком, выхватила бы волшебный компас и приказала бы плыть, куда глаза глядят. На самом деле туда, где больше рому и развлечений. Так бы и сделал настоящий пират. За всеми этими детскими забавами Эмма вновь вспомнила о своём сыне и о том, что он находится в беде. Ей и подумать страшно о том, что Питер Пэн может сотворить с Генри. Эмма сделала шаг назад от штурвала и осмотрела палубу, капитана Крюка нигде не было и единственным местом, где Свон, как ей казалось, могла его найти, была каюта капитана. О её расположении, пожалуй, знал каждый салага. Особенно тот, кто впервые оказался на корабле и толком не знает, в каких местах что расположено. Эмма кралась как мышка и только скрип половиц выдавал её намерения.
Она надеялась, что Крюк спит. Тогда бы она тихо стащила бы у него фляжку с ромом, сделала бы несколько глотков, а на утро вернула бы украденную вещь. Так, будто ничего и не случилось. Капитан сидел в кресле и кажется, правда дремал. Никто даже не думал о душевном и физическом состоянии капитана, ведь в приоритете была жизнь Генри. Эмма потянулась вперёд, ведь Крюк сжимал желанную ей фляжку в своей единственно целой руке. - Чёрт, - прошептала она одними губами, ей пришлось наклониться к пирату слишком близко, чтобы добыть фляжку и не разбудить его. Она перегибалась через подлокотник не такого уж и роскошного кресла, когда за спиной был письменный стол. Пират дернулся, Эмма инстинктивно отпрянула назад и задела старую чернильницу. Свон поняла, что ей точно не повезло, когда в следующий момент корабль качнуло в сторону и веки капитана дрогнули.

[float=right][/float]Раз.
Принять решение оказалось очень просто. Я никогда от него полностью не освобожусь, пока его сердце бьется где-то там. Расстояние не имеет значение. Я полностью в его власти, но осознаю это только, если он очень далеко от меня. Порочный круг. Я не могу без него, но в тоже время понимаю, что он лишь делает мою жизнь невыносимой. Я не знала выхода из этой ситуации, но его мне не нарочно подсказала Селина, пока изливала душу относительно своих отношений с Летучей Мышью. Я перестала ее слушать, как только услышала заветное словосочетание. Никогда его не знать. Я не хочу его знать. Вот бы вернуться в прошлое. Я также услышала то, что она сказать так и не решилась, но это легко читалось в ее взгляде, в нервно сцепленных руках. Она бы никогда не смогла этого сделать. Слабая? Нет, просто... добрая. Не отчаявшаяся так, как я. Не в силах более сидеть на месте, я вскочила и хлопнула дверью за своей спиной, спеша к месту, которое даст мне ответы на все вопросы. Где-то в глубине души шевельнулось то, что кажется называлось совестью, но я отмахнулась от этого. Перед Кошечкой я буду извиняться потом, когда освобожусь от демона, терзающего мою душу. Как я могу помогать другим, если мне самой требуется лечение. Вот только никакие таблетки меня не спасут.
У моей болезни только одно лечение. Моя болезнь называется Джокер. И она неизлечима.
Это понимают все вокруг. Это понимает Харлин, но этого не видит Харли.
Нужно принять единственно верное решение. Пусть Харли оплакивает ушедшего любовника, Харлин убьет своего палача.

[float=right][/float]Два.
Планирование. Я столько раз сбегала из Аркхэма, про проникнуть в него не кажется такой уж трудновыполнимой задачей. Я знаю его планировку лучше, чем таблицу умножения. Могу с легкостью пройти по нему с закрытыми глазами и точно определить, где именно, в какой точке лечебницы я нахожусь. Меня не раз спасало это знание в прошлом. Сколько раз мы с пирожком или с Айви сбегали из лечебницы, несмотря на всех их попытки удержать, и не сосчитать, но они упорно пытались нас там закрыть, наивно полагая, что усиленные меры безопасности как-то нас остановят или хотя бы задержат. Мы лишь истерически смеялись, в ответ на их попытки, каждый раз с легкостью уходя от преследования. Создавалось впечатление, что мы позволяли себя повязать, если нам это было нужно. Так и было на самом деле. Набрать новых сторонников или даже банально немного отдохнуть от преступлений. Это здорово утомляет, скажу я вам, жить в постоянном напряжении, когда же их логово обнаружат и завяжется перестрелка, в которой погибнут все наемники, а их с Джокером неразлучный дует, как обычно скроется с глаз, будет долго скрываться в тени, набирая новых сторонников, чтобы потом устроить что-то грандиозное.
Вот и сейчас. Я уверена, что Джокер затеял очередную игру, которая в финале покажется смешной только ему. Поэтому он не сопротивлялся, когда его повязали и доставили в Аркхэм. Поэтому не предпринял пока ни одной попытки побега. Он чего-то ждет, я уверена. Вот только чего? Знака снаружи? Или изнутри?
Не только у Джокера по всему Готэму распространена сеть убежищ и тайников, в которых он может придти в себя, отлежаться, накопить силы и пополнить свои запасы. Я училась у лучших. Я была в Отряде Самоубийц, выполняла миссии, обреченные на провал с самого начала, я сбежала из-под бдительного ока Аманды Уоллер с бомбой в шее, я выжила после игр мистера Джея. Кто еще может похвастать таким послужным листом? Кто еще способен на то, что я запланировала. Я знаю, что у меня мало времени. Пэм не будет сидеть сложа руки, когда Селина расскажет ей, что произошло. Плющ далеко не глупая, она раскусит меня, ведь знает лучше всех. Даже лучше Джокера. Она знает, что я могу это сделать, потому что мне есть зачем это делать. Зачем зовут Люси, она очень любит балерин и рисовать, и ей идти в подготовительный класс в следующем году. Он не должен о ней узнать. И не узнает. Я методично опустошаю каждый свой тайник, и даже заглядываю в парочку его личных, о которых он рассказал мне в приливе нежности. Такое случалось с ним очень редко, особенно в последнее время перед нашим разрывом, но все же иногда он был почти человеком, почти нормальным. И это пугало. Пистолеты и винтовка, хотя я никогда не любила огнестрельное оружие, считая, что оно лишает веселья от того, что жизнь покидает тело. Сейчас у меня нет времени и права на развлечение. Главное, быстрота и эффективность. Гранаты, в том числе шумовые и дымовые бомбы. Парочка сувениров, оставшихся от прошлых дел, которые обеспечат мне беспрепятственный вход.
Я готова.

[float=right][/float]Три.
Подготовка. Чтобы зайти, сделать запланированное, а после выскользнуть незамеченной, мне нужно отвлечь внимание охраны. Мне нужно обеспечить их работой на всю ночь. Все должно выглядеть естественно. Попытка побега, очередной бунт. Это обычное дело для Аркхэма. И пока охрана будет занята, пытаясь утихомирить своих пациентов, мне нужно будет только проникнуть в самый охраняемый отсек. Если мои расчеты верны и если мои информаторы меня не обманывают [впрочем, они знают, почему этого не следует делать, потому что я достану их даже за стенами лечебницы], то дежурить будет тот, кто хорошо знает меня. Вернее, знает Харлин. Он не сможет застрелить меня на месте, а мне только и нужно, что дать ему понять, зачем я пришла. И почему Джокер должен умереть. Он нажил несчетное количество врагов, но еще большим людям сломал жизнь. Я не первая, и конечно, я не последняя. Мне нужна минутная задержка, чтобы рука охранника дрогнула, я должна поселить сомнение в его душе. И мне это не составит труда. Я ведь все-таки дипломированный психиатр, который знает обо всех темных делишках Джокера, обо всех его забавных маленьких шуточках.
Я знаю всех, кому он сломал жизнь. И они станут прекрасным инструментом, чтобы я привела в исполнение свой план. Это будет очень забавно. И никто мне не помешает, потому что я хочу сделать то, на что не хватает смелости у Бэтмена. Темный Рыцарь считает себя выше этого, но я точно знаю, почему мистер Джей еще жив. Я столько раз наблюдала за столкновением этих двоих, что прекрасно их изучила. Я прекрасно создаю впечатление наивной дурочки, но это не знает, что в этой голове совсем нет мозгов. Может быть они и работают не так, как нужно, а может быть наоборот, это у вас мозги работают неправильно. Безумцы всех умней, так кажется говорят. Летучей мыши необходим Джокер. У него ведь было столько возможностей, столько попыток, чтобы убить Джокера, покончить с его злом раз и навсегда. И его бы никто не осудил, учитывая, что пирожок в свое время забил до смерти одного из Робинов и искалечил Бэтгерл.
Это шокирующая правда. Бэтмен нуждается в Джокере, ну а Джокеру просто нужен достойный враг. В прежние времена, Харли пару раз рисковала и спрашивала, почему Рыцарь ночи еще жив, но в ответ получала лишь новую порцию ударов, такой силы, что потом долго не могла придти в себя. Джокер тоже не раз и не два мог убить своего врага, но этого не делал.
Это извращенный симбиоз, который оба не в силах разрушить.
Но она может.
Я... я могу.

[float=right][/float]Четыре.
Воспоминания. Мой старый костюм. Черно-красный латекс, обтягивающий тело, как вторая кожа. Я поклялась себе никогда больше его не надевать, несколько раз пыталась выкинуть, порвать, уничтожить, но так и не смогла. Он служит мне постоянным напоминанием о том, какой я была. Ничтожной. Презренной. Никто. Ноль. Пустое место. Он усердно втаптывал меня в грязь, смешивал с дерьмом, а я терпела. Потому что любила. Да что там, я до сих пор его люблю. И наверное буду любить всегда. Но чтобы я могла спокойно жить, не оглядываясь. Чтобы однажды могла сама повести свою дочь в школу, я должна сделать это. Не позволяя себе думать. не допускать до сознания мысль, что он изменился, что время в заключении заставило его пересмотреть свою жизнь. Нет, такого никогда не будет. Джокер останется Джокером до самого конца. В нем не осталось ничего нормального, даже уголька, чтобы можно было постараться разжечь костер. Харлин это прекрасно осознает. Харли еще сопротивляется. Я поклялась больше никогда не одевать этот костюм, но сегодня особый день. Я хочу порадовать его, прежде чем спущу курок, смотря в эти бездонные глаза и улыбаясь, в ответ на его широкую улыбку. Да, этот день должен быть идеален. Поэтому я наношу на лицо грим, рисую черным губы и сердечко на щеке. Его идеальная и послушная куколка, преданная марионетка. которая решила, что пришла пора отрезать нити. Пришла пора ей самой думать и действовать.

[float=right][/float]Пять.
Я иду тебя искать, пирожок. В нашем тандеме ты всегда был охотник, ведущий. А я жертва, ведомая. Ты приказывал, я подчинялась. Я отчаянно хотела угодить тебе, выполняла все твои просьбы. Льстила, ластилась, заглядывала в глаза, как преданная собака. А что я получала взамен? Пренебрежение. Ты отталкивал меня, бил, истязал мое тело и мою душу. Теперь моя очередь. Я хотела бы показать тебе, заставить тебя почувствовать все то, через что ты заставил меня пройти. Но у меня нет времени. У меня есть время и шанс только на один выстрел. И я не промахнусь. Ты научил меня. Ты сделал из меня идеальное оружие. Посмотри теперь на свою Галатею. Смотри Мастер, как твоя игрушка тебя убивает.

Все пошло не так с первых шагов.
То есть, я с успехом отвлекла внимание охранников, взорвав одну из опорных башен, при этом четко рассчитав количество динамита и не разрушив башню, и проникнув внутрь. От взрывчатки было больше шума и дыма, чем реальных разрушений. Мне совершенно ни к чему массовый побег психов из Аркхема. Некоторые должны там оставаться при любых условиях. Живыми или мертвыми. У всего персонала самой знаменитой психиатрической клиники штата, а то и всей страны, был четкий приказ — стрелять на поражение, если существует реальная угроза городу. Мне нужно преодолеть два этажа и с десяток коридоров, в каждом из которых меня должен ждать конвой. В каждой руке по пистолету, еще два в ремнях на бедре и голени, и один за поясом, в сумке на плече парочка гранат. Но я иду по пустым коридорам, вглядываясь в каждый поворот, вслушиваясь в каждый шорох. И не слышу ничего. И не вижу никого. Вообще нет охраны, даже минимума, который должен оставаться на этажа в любой ситуации. Аркхэм к чему-то готовится. К приходу зверя. А я выбрала неправильное время. Поднявшись на уровень выше, я слышу крики. Этот голос так знаком. Кричит девушка, надрывно, на грани истерики. Я знаю этот плач, но этого просто не может быть. Перезаряжаю обоймы и, подняв пистолеты, выхожу из-за угла, готовая ко всему. И замираю под взглядом собственных глаз. В них стоят невыплаканные слезы и читается такое отчаяние, что в моей крови вскипает адреналин. Мне приходится пару раз моргнуть, чтобы понять, что у девушки, которую пытаются удержать сразу пятеро охранников, синева моих глаз. И мои черты лица. И его улыбка. Для принятия решения мне требуется секунда. Шесть выстрелов, последний для врача, который пытался вколоть девушке успокоительное, шесть трупов на полу. Я заставляю себя повернуться к ней спиной и продолжить свой путь. Если она не дура, она побежит к выходу. Но если... нет, пожалуйста, пусть она все же не дура. Пусть она спасется. Хотя бы она. Тем более она.

Десять дней. Восемнадцать часов. Тридцать шесть минут. Секунды Барбара уже не считала. Ее взгляд равнодушно скользит по уже опротивевшей обстановке в палате. Голова гудела от огромного количества обезболивающего, но это не помогало унять душевную боль, не помогало принять правду. Девушка вздыхает, проводя рукой по волосам. Она успела отвыкнуть от ощущения собственной беспомощности. Костюм дарил ей эйфорию силы и власти. Она была неуязвима. Тень в ночи. Отныне же Гордон лишь тень себя прошлой. Врачи с обнадеживающими, но до отвращения фальшивыми, улыбками уверяли ее, что шанс есть, что она еще сможет ходить, но рыжая им уже не верила. Перестала два дня назад. Может быть сдалась, а может быть просто перестала дарить себе надежду. Берегла себя от будущей боли, если ей действительно придется провести в кресле остаток жизни. Нет, она не собиралась жалеть себя, но пока единственное о чем она могла думать, это беспомощность. Инвалид. Ей все еще было трудно принять этот факт. Каждое утро она с ненавистью смотрела на свои уже безжизненные ноги и чуть ли не умоляла все небеса, чтобы ей удалось хотя бы пошевелить одним пальцем. Бесполезно. Каждый день приходил физиотерапевт, который делал ей массаж, показывал какие-то упражнения, чтобы избежать атрофии мышц, и избегал смотреть в ее глаза. Гордон старательно запоминала, и также старательно прятала глаза, чтобы никто не увидел, что скрывается в их глубине. Ей хотелось умереть. Все лучше, чем оказаться неполноценной.

Рыжая на локтях аккуратно приподнялась на подушках, чтобы сесть поудобнее, при этом избегая смотреть на свои безжизненные ноги, которые теперь ощущались огромным камнем на поясе, тянувшим ее к земле. Многочисленные трубки тянулись от вен на руках и носа к стойкам с растворами, которые поддерживали сейчас жизнь в бывшей Бэтгерл. Даже в ее голове это звучало ужасно. Равномерный писк приборов действовал на нервы. От смешения ароматов цветов с запахом латекса от многочисленных воздушных шаров кружилась голова. Сочувственные перешептывания медперсонала, когда они думали, что она спит, действовали на нервы и раздражали до зубного скрежета. А от взглядов и слов поддержки членов семьи и друзей становилось только хуже. Ей хотелось побыть одной, чтобы смириться. Когда-нибудь она научится шутить над своим состоянием, но определенно не сейчас, как воспоминания так свежи. У двери ее палаты дежурили полицейские. К тому же Бэтмен установил дополнительные меры безопасности, чтобы никто лишний не смог проникнуть внутрь. Стоило только кому либо переступить порог ее палаты, как сканеры тут же передавали сигнал в Бэтпещеру, фиксируя каждого гостя. Их общая паранойя никогда не была достаточной. Они даже не могли ответить на один вопрос — приходил ли Джокер к Бэтгерл или к Барбаре Гордон, дочери комиссара Гордона, известного соратника Бэтмена. Рыжая знала, что ответ этот важен. От этого зависела сохранность ее личности, а может быть и всех остальных, но не могла найти в себе сил, чтобы волноваться по-настоящему. Джокер пришел за ней, сломал ее и издевался.
Днем Барбара держалась. Ей даже удавалось улыбаться и шутить, поддерживать своих родных и друзей, которые приходили поддержать ее. Ей удавалось уверить их, что все в порядке, и они ей верили. У них просто не было иного выбора. Они просто сами хотели ей верить. Рыжей даже иногда удавалось убедить саму себя. Но хуже всего приходилось ночами. Не помогали даже снотворные. Потому что тогда приходят они. Кошмары. Местный психиатр нарочито веселым тоном убеждал девушку, что все это пройдет. Рано или поздно. Требуется время, чтобы такое травмирующее событие стерлось из памяти. Вот только рыжая была уверена на сто процентов в одном факте. Ей не забыть. Она обречена дергаться до конца своих дней, даже слыша обычный смех. А в голове еще долго будет отдаваться эхо маниакального смеха Джокера, когда он пытал ее и издевался. К счастью, события той ночи все еще оставались, как в тумане. Какие-то вспышки. Расплывчатые образы. Боль. Барбара искусала губы в кровь, чтобы не давать психопату возможности наслаждаться ее криками, но в определенный момент все же проявила слабость. Джокер не торопился, потому что знал, помощь не прибудет. И он был прав. Гордон даже не знает, сколько времени провела без сознания до того момента, когда ее обнаружили. Часы. Дни. Она потеряла много крови, и была на краю гибели. Ее вытащили в последний момент. Врачи признавали, что это чудо. Ее тяга к жизни была слишком сильна. Бэтгерл не сдается. Вот только неизвестно теперь, хорошо это или плохо. Она действительно осталась в живых. Или это была лишь иллюзия жизни, кто теперь может ответить на этот вопрос.

Барбара Гордон дергается, когда дверь в ее палату резко открывается, но когда в проеме вырисовывается знакомая фигура, не может сдержать улыбки, робкой, но настоящей. Ей приходится пару раз моргнуть и даже протереть глаза, чтобы убедить себя, что это не сон. С трудом сдерживается, чтобы не ущипнуть себя украдкой. Кто посмел уведомить его о том, что с ней произошло? Сразу же зачесались кулаки. Нет, она совершенно точно не собирается сдаваться.
Тони? — голос звучит хрипло, чужеродно. Дверь за мужчиной закрывается, но Барбара свободно выдыхает, она ни с кем его не перепутает. Это действительно мистер Старк, кому расскажи, не поверят, — Кто меня сдал? — она разводит руками, обводя площадь ее индивидуальной палаты и смеясь, но только хорошо знающий ее человек мог стопроцентно сказать, что это не искренне. У нее нет ни единой причины радоваться жизни.
Или тому, что теперь является ее жизнью. Неважно.

Это может прозвучать странно, но телепатия — самая проклятая из способностей. Максимова никогда не просила этого, впрочем, ее никто не спрашивал. Камень разума в скипетре Локи не предоставил выбора. Девушка даже не сразу и осознала, что изменилось. Ей даже показалось, что она сходит с ума, когда услышала в голове чужой голос. Ванда зажимала уши руками, умоляя прекратить_перестать, но голоса становились все громче, перекрикивали друг друга, боролись за лидерство. Многие мечтают о возможности читать мысли других людей, но даже не представляют, какой груз ответственности это влечет за собой. Вы будете умолять всех известных богов, только чтобы у вас забрали эти способности. Тщетно. От этого не убежать. Силу нужно подчинять, учиться ей управлять. Вот только в окружении у Ванды не было никого, кто мог бы ей подсказать. Каждый несет свой крест. Свои способности, которые надо держать в узде. Даже скорость Пьетро не так безобидна, как может показаться с первого взгляда. И может приносить с собой разрушение и смерть, в неумелых руках. Но ведь каждому человеку приятно, где-то глубоко в душе, считать, что ему хуже всего. Что он страдает больше всех, вот только все вокруг слишком сильно погружены в себя, чтобы замечать. И, конечно, очень сложно поставить себя на место другого, даже представить, что кто-то может страдать больше.
А уж тем более практически невозможно признать собственную эгоцентричность. Ванда уже один раз ошиблась, больше на эти грабли она не наступит. Нужно уметь признать собственную неправоту. Нужно научиться просить помощи в трудных ситуациях.
Поверьте мне, Чарльз, вы действительно легенда. По-крайней мере, станете легендой, — несколько горько усмехается Ванда, пожимая плечами. Ей знакомо это чувство, когда от тебя ожидают великих свершений. А ты не можешь найти в себе силы, чтобы сделать шаг вперед. Ведьме иногда казалось, что у нее на шее висит тяжеленный мешок, а она должна завершить марафон. Они идут медленно, шаг в шаг, в сторону озера. Максимова влюбилась в это место с первого взгляда. Здесь было тихо и спокойно. Даже если сюда приходили люди, то как правило, их разумы были умиротворяющими. Они садились на лавочки, читали книги или кормили уток, которых здесь всегда было слишком много. Они приходят сюда по той же причине, что и Алая Ведьма. Они ищут покоя и уединения, стараются оставить все свои проблемы за пределами озера. Это их маленький секрет. Ванда убирает руки в карманы штанов, щурится, смотря на солнце, и очень сильно старается держаться подальше от мыслей Чарльза, дает ему время свыкнуться, придти в себя. Дает время и себе, чтобы успокоиться и построить план дальнейших действий. Получается плохо. Она паникует. Сердце сильно и громко бьется в груди, словно пытается вырваться из грудной клетки, на свободу. Ванда лишь оттягивает неизбежное. Разговор с отцом, с Верховным волшебником земли. Она совершила действие, которое способно изменить ход истории.
[float=right][/float]Мир постепенно перекраивает сам себя. Подстраивается. Реальность держится на равновесии, все имеет свою цену. Она боялась этого вопроса. Глубоко вдыхает, поднимая глаза на Ксавье. Нелегко видеть своих кумиров в самом нелицеприятном свете. Признавать, что они ничем не отличаются. Очень сложно принять тот факт, что они на самом деле просто люди, не застрахованные от ошибок. И ген икс не является гарантом правильности и непогрешимости.
2006* год, — отвечает Ведьма, подготавливая себя к любой реакции мужчины. Кончики пальцев покалывает в предвкушении потоков силы. Ванда чувствует горячее алое пламя, текущее по ее венам. Но кажется, все не так уж и плохо. Чарльз довольно спокойно принял факт перемещения во времени. Видимо, он достиг той точки, когда уже ничему не удивляешься и просто позволяешь течению нести себя. Примерно также часто чувствовала себе и сама девушка, каждый раз, когда ее сила приводила к непредсказуемым последствиям.
Я еще не родилась в вашем времени, — добавляет девушка спустя пару мгновений, а после замолкает, давая Чарльзу время переварить полученную информацию. Это не так-то и просто. Ванда чувствует его сомнения, пытается облегчить груз его вины, но понимает, что по большому счету, ничего не может сделать. Только ждать, оправдываться. Пытаться обелить себя в его глазах. А потом искать способы вернуть его домой, потому что без Чарльза Ксавьера ее мир существовать не будет. Он будет разрушен до основания. Изменен до неузнаваемости. Чарльз может и сам не осознает свою роль в переплетении мироздания. И Ванде нужно убедить его.

*про год я уже говорила хдд